Время - Алена Свиридова

Почему время писать и время покататься в парке Горького на новеньком, только что подаренном лонгборде разительно отличается друг от друга по длительности? Почему три часа усиленного отталкивания одной ногой от асфальта и попытки сохранить равновесие на другой, уже слегка подрагивающей от напряжения, так наполняют тебя радостью? Потому что время делает резкий разворот, петлю, которую я пока не умею делать на доске, несётся вспять, и ты оказываешься в семьдесят третьем году, на катке, недалеко от дома, куда можно было уйти утром в воскресенье и притащиться, когда уже загорались фонари, кляня школу, чёртовы уроки, чёртову музыку, даже не имея сил снять коньки. Так и идешь в коньках, в чехлах, топая, как лошадь по подъезду и понимаешь, что время, положенное на радость закончилось очень быстро, выходные просто просвистели, а впереди ещё пять лет школы, и они никогда не закончатся.

А совсем недавно я вычитала, что времени на самом деле не существует. То есть мы его придумали, что бы легче было жить. Потому что если улететь в космос, то не от чего будет отталкиваться, не будет дня и ночи. И мы не сможем наблюдать цикличность, которая и даёт нам ощущение времени. Мне почему-то кажется, что мы с вами заводные игрушки. Нас завели и пошёл отсчёт, пока пружинка не размотается до конца и не остановится. Или какая нибудь злая сила не скинет на голову кирпич и повредит механизм, вроде завод ещё оставался, но детальку выбило, и пружинка молниеносно распрямилась. Всё. Играй Шопена. А животные? Почему у них пружинка короче? Или длиннее, как у черепах и гренландских китов. Сейчас учёные наблюдают за китом, которому исполнилось 211 лет. А одной милой антарктической губке и вовсе всего ничего — 1500 лет. А может ей на самом деле все лишь пятнадцать, если переводить на наши годы, и впереди у неё большое будущее? Мой покойный кот Клаус прожил восемнадцать лет. Отрочество он провёл неизвестно где, мне уже достался юношей и умер глубоким стариком. В последние два года стал седенький и сухонький, лёгкий, как пушинка. Пережил всех животных в доме. Ушёл тихо, с чувством собственного достоинства. Последний из Могикан. Больше я не хочу иметь животных дома. Мы живём в разных измерениях. Ну ведь тогда действительно времени не существует, если оно для всех разное. Пресловутое «маньяна» у испанцев. Завтра, или послезавтра, а может никогда. Когда я первый раз попала в Германию, тогда ещё Восточную, меня больше всего поразило расписание трамвая. А именно цифра — 8.24. Представляете? Не 25, а 24! эта минута играла большую роль! Её ценили! И трамвай приехал в 8.24! Мы не ценим минуту, а вы попробуйте задержать дыхание. Попробуйте минуту не дышать. Вот я прямо сейчас и попробовала. Минута и десять секунд. Последние десять уже было ощутимо. Что можно сделать за минуту — сорвать страстный поцелуй, написать прощальную записку, выпить чашечку эспрессо, испытать оргазм, рассказать анекдот, да мало ли приятных вещей можно сделать за минуту? Пунктуальность мне очень импонирует. Я хочу уменьшить состояние мировой энтропии. Хаос заполняет наши умы. И мы бездарно проводим свою жизнь.
Думаем что пружинка ещё долго будет раскручиваться.

Мне нравятся часы. Особенно большие. На стене или на башне. Они говорят мне — ты помнишь? Ты рада, что пружина ещё туго натянута? Или прислушайся, не стала ли слабее? Ты хорошо живёшь, ты счастлива? Нет? Что ты сделала для того что бы что-то изменить? Давай, видишь, уже 8.23! В 8.24 приедет трамвай и отвезёт тебя в прошлое. Ты можешь выйти на любой остановке, где напортачила. Вчера, неделю, месяц, пару лет назад. Ведь всё можно исправить. Давай! Бегом!

И становится легче, если на душе не очень. Или ещё веселее, такой чудесный выдался денёк!

Вот, кстати, если воспринимать время линейно, то чаще всего жизнь представляется в виде луча. Точка — это рождение, а дальше просто луч, уходящий в неизвестность. Я думаю, такое восприятие и провоцирует вялость и инертность, кажется, мы всё успеем, завтра, послезавтра. А что если всё перевернуть? Точка — это точка. В конце романа. Конец фильма. И ты идешь из туманного прошлого к ней, видя её ясно и отчётливо. И начинаешь очень сильно ценить, то что тебе отпущено. В Христианстве всё как раз так. Смерть — переход к новой, вечной жизни. Единственное, что меня не устраивает, так это явное пренебрежение к жизни этой, земной. Юдоль скорби. Её надо просто перетерпеть, как некую болезнь. Правильно лечиться, соблюдая предписания врача. И войти в светлые врата. Из предбанничка. Нет! Я не согласна! Здесь так много света, красоты и любви, что иногда хочется плакать от счастья! Странно, кажется, что в больших часах заключено больше времени, нежели в маленьких. Большие часы — добрые, он хранят время для тебя, а маленькие — злые, в них время бежит быстрее, и они, как-то противно тебе говорят — Ты уже опоздала!

Я, кстати, не опаздываю. Эта привычка выработалась не сразу, а под влиянием старших уважаемых товарищей.
— Как это ты не опаздываешь? В Москве же пробки! — искренне удивляюсь я.
— А я выезжаю за два часа. И хоть пробки, хоть Путин, я всегда успеваю.
— Ну, а если раньше приедешь, как дурак?
— Почитаю, почту посмотрю, на письма отвечу.

Я перестала опаздывать. Я приезжаю на все съемки вовремя, хотя они никогда не начинаются вовремя. Но это уже не моя проблема. Это просто люди так относятся к своей работе. Следующий трамвай в 8.24. Помните? Если ты ценишь свою жизнь, ценишь сегодняшний день, хочешь прожить его как можно более полно и интересно, ты распланируешь его. Составишь правильную логистику. Пройдёшься пешком. И не опоздаешь. У меня есть одна подруга. Мы прожили пару беззаботных недель в Каннах, и я преисполнилась уверенности в том, что нам вместе настолько хорошо и весело, что в Москве нужно встречаться как можно чаще. Решили пойти в театр. Я приехала заранее. Сначала я сорок минут сидела в кофейне напротив МХАТа, мне было неуютно одной, казалось, что все пялятся. Потом я пристраивала билеты на входе, потом я волновалась, прошла она или нет, в общем, мы встретились в антракте. -На мосту была пробка — сказала она безмятежно. Во вторую нашу встречу история повторилась. Третьей встречи уже не было. Я больше не хочу. Be in time — вопрос расстановки приоритетов. Если её задержали дела, значит они более важные по сравнению с нашей встречей. Но ведь дела не падают вдруг из космоса. Они всегда висят длинной лапшой с потолка. Просто на меня отвели только то время, которое осталось. После действительно важного. Сдача со ста рублей. А если бы на моём месте был начальник? Или Путин, прости господи? Тоже бы дела задержали? Или пробки? То-то и оно. Мне жаль потраченного на ненужную суету и беспокойство время, которое можно было провести совсем иначе, мне жаль себя, оказавшуюся не в приоритете, жаль всех, кто не опаздывает. Иногда, правда, хочется замедлить ход времени, ощутить его янтарную, медовую тягучесть, хочется, что бы поцелуй длился вечно, книжка не заканчивалась, сумерки не сгущались. Не вставать с постели. Валяться, смотреть фильмы, предвкушать завтрашний день.

Время, кстати, нас украшает. Хотя существует обратная точка зрения. Вот взять, к примеру, новорождённого младенца и годовалого. Налицо превращение червячка в ангелочка. Девочку-подростка в молодую девушку. Молодую девушку в зрелую роскошную женщину. Невнятного долговязого курсанта с жидкими усиками в мужественного капитана в белом кителе. Нас портит не время, портит глупость, предавая лицу овечье выражение, зависть, перекашивая его на одну сторону, злость, прорезая глубокие морщины и превращая рот в куриную гузку, лень, позволяющая лицу и телу расплываться, как перестоявшее тесто, недовольство жизнью, которое быстро ссутиливает спину и опускает уголки рта. Время здесь ни при чём.

Года три назад, на одном очень помпезном мероприятии в зале Чайковского, я вдруг увидела одного моего знакомого. Заметно поседевшего, чуть располневшего, но за счёт высокого роста и хорошей осанки не сильно изменившегося со дня нашей последней встречи.
— Володя! — радостно кинулась к нему я. Он посмотрел на меня с удивлением. В глазах его читался вежливый интерес и вежливое ожидание, дескать, что вам угодно. Мне угодно было радостно обняться, вспомнить вместе, как он водил меня на Оливера Твиста в Лондоне, как я пару дней даже жила в его лондонской квартире, потому что об этом попросила мой издатель и подруга Надя Соловьёва. Вспомнить, как он заснул на этом Оливере Твисте, а потом мы ели кресс-салат и мясо в небольшом ресторанчике. И его дурацкий галстук с Микки Маусом, который сводил на нет весь пафос дорогого костюма, показывая, что передо мной наш человек. Поблагодарить за приглашение, по которому мне сделали визу, потом и ещё одну, в общем поблагодарить за Лондон, который с его помощью распахнул мне свои объятия. С тех пор мы не пересекались, потому что он постоянно жил в Лондоне, в Москве бывал крайне редко, постоянно летал по делам, да и моя гастрольная деятельность не давала ездить туда, куда хочется. Я иногда пересекалась с его сыном, Володей-младшем, что как раз стоит с ним рядом и радостно мне улыбается.

— Папа, это Алёна. — говорит Володя -младший несколько смущённо.
После этой фразы в глазах у старшего появляется ещё большее недоумение.
Тут до меня наконец доходит идиотизм ситуации. Никто не собирается заключать меня в объятия, так как не узнаёт. За эти секунды в моём сердце родилась буря. Вся позитивная энергия, направленная на Володю старшего, наткнувшись на стену не узнавания, превратилась в негативную.
— Ты — мудак, -сказала я ему и треснула по спине сиреневой шёлковой сумочкой Кристиан Диор. Такие слова были вполне уместны во времена нашего предыдущего общения. Он испуганно подпрыгнул и бросился бежать вверх по лестнице. Бедный Володя младший, умоляюще посмотрев на меня, бросился его догонять. Вокруг, что называется, немая сцена. -Что это было? — невозмутимо спросил меня мой парень. Я стояла в нежно сиреневом шёлковом платье, в серебряных туфельках, с длинными белокурыми локонами, обрамляющими красное, перекошенное, злое, обиженное лицо.
— Как он мог меня не узнать? Я что так сильно изменилась? Так постарела? — слёзы были уже на подходе.
-Не вздумай реветь. Ты не изменилась, а если даже и так, то только в лучшую сторону.
— Как можно не узнать человека, который жил у тебя дома, которому ты делал визу и с кем ходил в театр?
— А когда это было?
— Когда-когда, в 93 году! — сказала я отвернувшись, потому что слезы всё же покатились.
— В 93? ты шутишь? Сейчас 2013! Прошло двадцать лет!
Я удивлённо посмотрела на него сквозь слёзы. Мы захохотали! Двадцать лет! Я не заметила, что прошло двадцать лет! Те воспоминания были для меня настолько яркими, что не потускнели за двадцать лет! Я ведь действительно тогда была совсем начинающая артистка, никто и звать никак, первый раз увидела Лондон, первый раз была на настоящем мюзикле. Похожая на мальчишку, худая, с короткой стрижкой, восторженная провинциалка. Восторженности по -видимому не убавилось, раз я так радостно кинулась ему на встречу.
— У вас что-то было? Нет? Точно? — Да абсолютно точно! Он не в моём вкусе вообще.
— Ладно, верю. Он был женат? — мой парень попытался выстроить защиту. -Нет? Тогда представляешь, сколько девиц в то время могло ошиваться в его квартире? И на мюзикле он уснул, потому что ему осточертело их всех туда водить! Ты просто тоже была не в его вкусе, поэтому он тебя не запомнил, и не интересовался твоей дальнейшей судьбой.
— Точно! — Я вытерла слёзы. -А я его сумкой! И мудаком!
— Моральную травму нанесла в общем-то пожилому человеку! Вот ты даёшь, старушка! Запамятовала, что прошло двадцать лет!

Мы хохотали, как безумные! Володю я больше не встречала. Мне не досталось роли в фильме его жизни. Ничего страшного. А двадцать лет — всего лишь мгновенье.