Тайна

Я люблю копаться в словах. Перебирать, как в шкатулке, перекладывать, разворачивать, сравнивать. Сдувать пыль. Находить забытое. Жалеть потерянное. Препарировать, искать источник. Слово «Тайна» — очень красивое. Его даже можно почувствовать. Такое ощущение, что ты скатываешься на Американских горках вниз. Но не стремительно, с визгом, а как будто бы в рапиде, в замедленной съёмке. На слог «Тай» — ты медленно падаешь с высоты. Сердце плавно поднимается вверх, останавливается, зависает, и у тебя перехватывает дыхание от восторга. Дальше, так же плавно, ты возвращаешься на место, оседлав слог «На». Тай-На, Тай-На. Скольжение по параболе. Тайну даже можно потрогать, погладив тёплые параболические бока. «Тайна» такое певучее слово, что его можно использовать, как имя. Представляете?

— Меня зовут Тайна. Круто! Даже Тайна Петровна не режет ухо. Жаль, что меня так не зовут. Тайна будоражит, не даёт покоя. Она наполняет жизнь и делает её интересной. Тайну нужно либо разгадать, либо сохранить. А где место для хранения тайн? В сердце? А если она очень большая и с трудом там помещается? То-то и оно. Носить постоянно эту тяжесть очень трудно, практически не возможно. Дети обычно сразу делят тайну на двоих. Во втором классе мы с моей соседкой по парте Светой Самуйловой тайно любили Колю Солдатенкова из третьего класса. На переменах мы сидели в кустах на школьном дворе и любовались Колиной кудрявой шевелюрой, и тем, как он играет в мяч. С этой тайной мы носились целый год. Наслаждались тем, что она есть. Никому не проболтались. На следующий год мы наигрались и в тайну и в Колю. Не то что бы совсем разлюбили, но потерялась острота.
В детстве тайны сладкие, как петушок на палочке. И такие же прозрачные.

Самая первая тайна — секретик, сделанный из цветных камешков, пёрышков, кусочков фольги, первых весенних цветов и листочков. Вырываешь ямку, выкладываешь свои сокровища, закрываешь кусочком разбитого стекла и засыпаешь землёй. Потом осторожно нащупав стёклышко, отодвигаешь землю к краям ямки, водя пальцем от центра по кругу, и перед тобой открывается тайна превращения обыденных вещей в современное искусство. Тут же, с шёпотом «А у меня секретик!», бежишь к подружке, и вот вы уже вдвоём садитесь на корточки, соприкасаясь головами, осторожно ведёте пальцем по кругу, открывая стёклышко, и замираете от восторга! «Никому не скажем!»

У подростков тайны уже не такие прозрачные и сладкие. Появляется привкус запретного плода и, как следствие, горечь от предвкушения наказания. Моя мама в будние дни категорически запрещала приглашать друзей домой. Она считала, что я должна весь день делать уроки, заниматься музыкой и английским. Как я теперь понимаю, в этом был резон. Но тогда я так не думала и, что бы не разводить с мамой дебаты, пригласила друзей тайно. Мама всё равно приходила с работы поздно. Мы слушали музыку, мальчики курили на балконе. Правда оставалась одна проблема — мой младший брат-первоклассник. Поскольку деть его было некуда, пришлось взвалить эту тайну на хрупкие детские плечи. Я снизошла до него, сказав, что он теперь взрослый, почти -ха-ха — равный, поэтому тайна должна умереть вместе с ним. Бедный Лёша кивнул, но когда пришла мама, на нём лица не было. За ужином он вертелся, вздыхал, плохо ел, ловил мамин взгляд. Я показала ему кулак под столом. Он умоляюще посмотрел на меня.

— Давай скажем! — чуть не плача произнёс брат. — Ленка, пожалуйста, ну давай скажем!

Мама в недоумении посмотрела на нас обоих. — Ну-ка, что у вас там? Что скажем? Вы что-то натворили?
Пришлось признаться, но мне даже не особо влетела, всё внимание переключилось на Лёшу, и не потому, что он стуканул, он и не стучал вовсе. Просто он не смог вынести тяжесть чужой тайны. Она его замучила. Мы с мамой даже втихаря посмеялись, умиляясь трогательной невинности моего брата.
Через год у меня появилась настоящая взрослая тайна — за мной начал ухаживать учитель нашей школы. Он, правда, был учителем по гитаре, только что закончивший консерваторию.
Старше меня на семь лет. Школа наша была не совсем обычная — с музыкальным уклоном. Меня от такой тайны просто раздуло, как токующего голубя. Ни фига себе! Мне шестнадцать лет, и меня воспринимают всерьёз! Мы даже курили у него в кабинете!
Жорик, а именно так звали моего начинающего Гумберта Гумберта, учил меня слушать Стинга и Роберта Планта, знакомил с самыми лучшими минскими музыкантами, которые в то время все, как один, играли в кабаках. Я начала заниматься на гитаре, как сумасшедшая.
Мы ходили в «Интурист», прикидываясь иностранцами. И надо же, это прокатывало! Просто повезло, что я не была в него влюблена. Поэтому растлить меня не успели. Очень быстро оказалась, что у Жорика имеется своя тайна, в виде явной жены. Я испытала настоящее унижение, когда он пригласил меня в гости, мы поднялись на пятый этаж, он поднёс ключ к двери, но прислушавшись, вдруг резко отпрянул, схватил меня за руку и потащил вниз, прошипев -Бежим!
Я, ничего не понимая, неслась вниз, чуть не упала, с пятого этажа раздался женский голос:
— Жора! Это ты?
Меня опять схватили за руку, протащили вдоль стены под балконами первого этажа, запихнули в автобус. — Я позвоню!
Я ехала в домой злая, с подвёрнутой ногой. Тайна, которая, как мне казалось, так утончённо питала моё эго, лопнула, и ошмётки её сползли по трубе мусоропровода, мимо которого меня так унизительно протащили. С той поры я разлюбила человеческие тайны. Они навсегда потеряли для меня своё очарование. Тайной обычно прикрывают свои пороки, которые так же банальны, как и желания, продиктованные этими пороками.
Теперь меня притягивают совсем другие тайны. Тайна вселенной, тайна музыки, тайна Бога, тайна нашего сознания и тайна познания. Эти тайны меня вовсе не тяготят, наоборот, с ними гораздо легче и интереснее жить, предвкушая каждый новый день, и радоваться тому, что стремишься их постичь. Стремишься что-то сделать, что бы их постичь. И что-то реально делать. Писать музыку, стихи, читать книги, думать, общаться, развиваться, и может в один прекрасный день ты обнаружишь золотой ключик на верёвочке, болтающийся у тебя на шее, который откроет дверцу в твоей голове и ты сможешь прочесть то, что там написано от начала времён. Но об этом ни слова.